Анатолий сидел, вжавшись в холодный пластик больничного стула, и весь мир сузился до размеров этого бездушного коридора, выкрашенного в унылый салатовый цвет. Его крупные, привыкшие к клавиатуре пальцы, бессильно обхватывали голову, скрывая лицо, мокрое от слёз. За матовым стеклом палаты номер семь, в голубоватом свете медицинских приборов, лежала его дочь — маленькая, хрупкая Машенька. Ей было всего семь, а казалось — все девяносто. Её худенькое тельце почти терялось в больничной кровати, лицо было прозрачно-фарфоровым, а ресницы, тёмные и длинные, как у матери, неподвижно лежали на щеках...

Тишину вечера разорвал оглушительный грохот захлопнувшейся входной двери. Марина вздрогнула, не отрывая рук от раковины, в которой мыла посуду. Она узнала эти тяжелые, сердитые шаги. Денис домой. И он не один. — Марина! Иди сюда! Немедленно! Его голос гремел по всей квартире, отскакивая от стен эхом. Она медленно вытерла руки полотенцем, делая вид, что сохраняет спокойствие, хотя сердце бешено колотилось где-то в горле. В дверном проеме кухни стоял он, ее муж. Лицо его было искажено гримасой гнева, а в руке он сжимал свой телефон, будто оружие...