— Мам, а почему дядя Володя всегда такой злой? — спросила девятилетняя Полина, с опаской поглядывая на соседа, который ругался в коридоре коммунальной квартиры. Елена Ивановна вздохнула, помешивая кашу на плите. Владимир Николаевич жил в соседней комнате уже два года — угрюмый, нелюдимый мужчина лет пятидесяти пяти, который, казалось, был недоволен всем на свете. — Не злой он, Полинка. Просто... несчастливый, наверное. — А почему несчастливый? — Не знаю. Может, одиноко ему. Одиннадцатилетний Егор фыркнул: — Сам виноват...

Иногда обида приходит мгновенно — как щелчок, вспышка. Кто‑то сказал, сделал, промолчал, и внутри: «Ну вот. Обидно». Кажется, естественно, как автомат. Но приглядись — всегда есть выбор. Я мог переспросить, прояснить, пошутить, сказать прямо. Но выбираю обиду — потому что проще. Потому что даёт моральное право уйти в себя. Потому что в этом чувстве есть сладость. Я не виноват — я жертва. Но обида почти всегда вырастает из неоправданных ожиданий. Я думаю, что другой должен понять меня без слов. Угадать, чего я жду...