Бывшая жена моего мужа вышла из своей новенькой красной иномарки, демонстративно поправила дорогую шубу и сунула мне в руку мятую сторублевку. — На, держи, Ленка. На проезд. А то смотришь на тебя — плакать хочется. Зря она это сделала. Ох, зря. Я стояла на остановке, ежась от пронизывающего ноябрьского ветра. Мой пуховик, честно говоря, и правда видел лучшие времена — ему шел четвертый сезон, молния заедала, а цвет из «небесно-голубого» превратился в неопределенно-серый. В руках у меня были тяжелые пакеты с продуктами из оптового дискаунтера...

Декабрь в этом году выдался какой-то нервный, дерганый, как очередь в поликлинику за талоном к эндокринологу. Снег то выпадал, превращая город в сказочную картинку с открытки, то таял, оставляя под ногами грязное месиво из реагентов и собачьих «сюрпризов», щедро присыпанных песком. Екатерина Петровна сидела на кухне своей «двушки», которую они с покойной мамой выгрызали у государства еще в те времена, когда колбаса пахла мясом, а не таблицей Менделеева. На столе перед ней лежал калькулятор — старенький, с западающей кнопкой «равно», — и листок в клеточку, исписанный цифрами...