— Ты что, просто так уедешь? — Жанна кричала так, что у меня, кажется, до сих пор звенит в ушах, когда вспоминаю тот день. Володя стоял с сумкой в руке. Лицо такое... знаете, когда человек внутри уже всё решил, а снаружи только отражение. Никогда не думала, что увижу его таким — решительным до жесткости. Мой Володя, который раньше планировал жизнь по минутам, вплоть до времени утреннего кофе, вдруг собрал вещи и... — Я ухожу, — сказал как отрезал. Не "уезжаю на пару дней" или "мне надо подумать"...

Анатолий сидел, вжавшись в холодный пластик больничного стула, и весь мир сузился до размеров этого бездушного коридора, выкрашенного в унылый салатовый цвет. Его крупные, привыкшие к клавиатуре пальцы, бессильно обхватывали голову, скрывая лицо, мокрое от слёз. За матовым стеклом палаты номер семь, в голубоватом свете медицинских приборов, лежала его дочь — маленькая, хрупкая Машенька. Ей было всего семь, а казалось — все девяносто. Её худенькое тельце почти терялось в больничной кровати, лицо было прозрачно-фарфоровым, а ресницы, тёмные и длинные, как у матери, неподвижно лежали на щеках...