«Каждый еврей родится на свет божий с предначертанной миссией быть русским писателем» — так выразился однажды умудрённый соответствующим опытом Александр Куприн. В Пастернаке это выразилось в самом что ни на есть классическом виде. Он ненавидел свою еврейскую суть. Ненавидел, но, когда надо, чётко следовал её диктатуре. Ненависть Пастернака к собственной своей сути выражалась, например, в том, что он был убеждён — единственным решением еврейского вопроса может быть лишь полная их, евреев, ассимиляция в среде других народов...

Есть что-то почти комическое в том, как русские поэты умудряются разрушить свою жизнь одним текстом. Байрон мог позволить себе скандалить с полсвета — у него были деньги, титул и Средиземное море под боком. Бодлер шокировал Париж «Цветами зла» и получил штраф, который оплатила мать. А Лермонтов написал сорок строк о смерти Пушкина — и в одночасье превратился из гвардейского золотого мальчика в изгоя, предателя семейной чести и врага государства. Причём государство ещё можно было понять. Но когда...