Мне капельницы делают. Вены исколоты за три месяца так, что предпочли уйти на дно и не показываться на поверхности. Медбратья мои золотые, хоть и опытные, но уже намучились со мной: колют старательно, но получается то со второго раза, то с третьего, то вообще не получается, и тут один медбрат, отчаявшись, говорит: – Сейчас я мастера позову. (Думаю: сейчас войдет мужик из той породы что смиряет буйных в психушках, или медсестра, которая способна усмирить того медбрата, что смиряет буйных в психушках). Входит девушка. Немногим выше моей двенадцатилетней хрупкой тонковыйной дочери и комплекции такой же. Дагестанка. Вся закутана, как в хиджабе. Легким шагом подходит к моей руке и… Я даже ничего не почувствовал. Просто с одного тишайшего движения усадила иголку, и капельница тут же закапала с веселой скоростью. Да ладно, думаю, – а зачем я терпел тогда так долго? Вчера опять капельница. Я заранее говорю: – Зовите (дагестанское имя этой девушки). Позвали; тут же – лёгким шагом – взошла, словно ветром несомая; я говорю: – Посмотрите, в какую руку лучше, проще? Она, не глядя, очень мило и тихо, без бравады: – Да мне всё равно. Дал ей из принципа левую руку, в которую вообще отчаялись колоть. Один миг – с первого подхода, вообще без боли, тут же – стопроцентное попадание. Сделав своё дело за 10 секунд, отступила на шаг назад и говорит: – У меня завтра выходные, но я готова прийти к вам в субботу и воскресенье, я недалеко живу. У меня аж горло перехватило от благодарности. – Не надо, – говорю сурово, чтоб слеза не показалась, – дождусь. – Ну тогда до понедельника! – и упорхнула. На улице бы встретил – подумал бы: ребенок. А мне говорят: она работает тут уже несколько лет. Когда не хватало санитарок, она обслуживала весь этаж, ворочала инсультных, всех подмывала, не говоря про уколы, капельницы и всё прочее. Дагестанка, девочка. «Хватит кормить Кавказ».