— Папа, а почему ты с тётей Леной спишь в одной кровати? — сказал Славка так просто, как будто спросил, почему в супе плавает укроп. Я даже не сразу поняла смысл. Я услышала только: “папа”, “тётя Лена”, “кровать”. И вилку в руке — как чужую. Она зависла над тарелкой, и на вилке дрожал кусочек картошки, будто тоже сейчас всё поймёт и упадёт. Андрей — мой муж — застыл у плиты. Плечи напряжённые, спина ровная. Такая спина бывает у людей, которых поймали на месте преступления, но они ещё пытаются делать вид, что просто пришли за хлебом...

— Пап, а почему ты вчера сказал тёте Лене, что любишь её? Простая детская фраза — и по спине пополз ледяной ужас. Павел вздрогнул, плечи поникли, словно их придавило непосильной ношей. Он смотрел на дочь, на их Дашку, эту пятницу, третьеклассницу, и казалось, будто она не просто спросила, как дела в школе, а выложила на кухонный стол что-то чудовищно тяжёлое, звенящее сталью… бомбу замедленного действия. Я стояла у окна, в своём извечном углу — между чайником и занавеской, в тени чужого мира, но в самом эпицентре их драмы...