Одним хмурым ноябрьским днем, когда небо было низким и сырым, как крышка котла, мы похоронили моего сына. Его звали Кирилл. Ему было семнадцать. Дом после кладбища замер в оцепенении и тишине, от которой звенело в ушах. Я сидела в его комнате, не в силах смотреть на стопку учебников на столе, на гитару в углу, на приоткрытую дверцу шкафа, и ощущала внутри ледяную, тяжелую пустоту. Смерть — это не боль, боль утихает. Смерть — это вакуум, который засасывает в себя все: свет, звук, смысл. Через два часа после того, как мы вернулись, зазвонил телефон...