Звонкий хруст резанул по ушам, заставив Катю вздрогнуть. Осколки первой вазы, той, что цвета топлёного молока, брызнули по начищенному паркету, как замёрзшие слёзы. Она стояла на комоде у окна, и утренний свет делал её глазурь почти живой. Теперь от неё осталась лишь горсть острого мусора. Андрей, не останавливаясь, замахнулся второй. Тяжелой, приземистой, из грубой глины. Её бок треснул с глухим, больным стуком, будто сломали кость. — Весь этот хлам! Откуда он вообще здесь? Дом, а не лавка старьевщика!...