Тревога прорезала мой сон, подобно яркому лучу фонарика, внезапно ворвавшемуся в непроглядную темноту. Я проснулась от собственного сердцебиения — оно отдавалось в висках и стучало в ушах, словно пытаясь вырваться из груди. Часы на тумбочке показывали четыре утра. Марк не вернулся домой. Снова. Эта мысль заставила меня сесть на кровати, обхватив колени дрожащими руками. Пустое пространство рядом на подушке казалось ледяным пятром, расползающимся по всему телу. Я накинула халат и вышла в гостиную...

Мама ушла в марте — в тот неопределённый промежуток между зимой и весной, когда снег ещё лежит плотными, грязноватыми сугробами, но уже пахнет талой водой, пробуждением почек и надеждой. Людмила стояла у окна больничной палаты и смотрела, как последние островки снега медленно тают под тёплыми лучами солнца. За окном — двор больницы, где когда-то мама гуляла с ней и сёстрами, когда они были маленькими. Теперь же двор был пуст, и только одинокая ворона прыгала по луже, отражаясь в воде, как в зеркале...