Маленький плюшевый мишка с пришитыми черными пуговичными глазами видел в этом доме все. Сейчас он молчал, как и полагается игрушке, но Анна вдруг поняла: это ее главный свидетель. Он сидел на краю детской кроватки, пока Максим, их трехлетний сын, ворочался во сне. Тихое всхлипывание. Снова. Анна затаила дыхание у самой двери, прислушиваясь. Это было не «хочу пить» и не «страшно», а нечто горькое, отчаянное. Так не плачут от усталости. Так плачут от обиды, что не нашла выхода днем. Она вошла в комнату, села на край кровати, положила ладонь на вздрагивающую спинку...

Ярость, затопившая полковника Романцова утром, когда он раскрыл предательство своего помощника, к обеду сменилась холодной, расчетливой злобой. Он больше не хотел рвать и метать, не желал видеть опротивевшее в одно мгновение лицо сержанта Свиридова. Теперь им двигало одно – жажда методичного, неотвратимого возмездия. Олег Иванович теперь хотел не просто наказать, а стереть саму память о наглом писаке, заставить его захлебнуться реальной фронтовой грязью и кровью, чтобы тот навсегда забыл вкус «шуток юмора»...