— А ты что, я не пойму, меня хоронишь? Я на тот свет пока не собираюсь, поэтому о завещании и думать нечего! И вообще, ты прочно на ногах стоишь, а Андрюха недавно женился, ему собственный угол нужнее. Что смотришь? Я так решил! Мало ли, что ты там строил, теперь считать станем?! Устал я от этих скандалов. Ничего не получишь — это мое последнее слово! *** Миша стоял перед высокими железными воротами, выкрашенными в зеленый цвет, и чувствовал, как внутри закипает глухая, тягучая злость. На воротах висел замок...

Мария Ивановна сидела в своем старом кресле-качалке у окна, безучастно глядя на сад, который когда-то был гордостью всей округи. Сейчас яблони сбросили последние листья, и голые ветви царапали серое ноябрьское небо. На коленях старушки лежал вязаный плед, руки мелко дрожали — этот тремор она репетировала перед зеркалом почти неделю. — Бабуль, ты меня слышишь? — голос Лены звучал громко, даже слишком, с той раздражающей интонацией, которую люди используют при общении с маленькими детьми или глубокими стариками...