Зной стоял одуряющий. Бездонная опрокинутая чаша неба застыла надо мною в звенящем молчании. Ни облачка, ни дуновения ветра. Казалось, все живое, придавленное испепеляющим гневом ока Хорса, замерло в испуге, боясь шелохнуться. Даже невыносимые обычно кузнечики смолкли в смятении. Тишина томила едва ли не больше жары. Я сдвинул с глаз брошенную прямо на лицо, ради хоть какой-нибудь тени, стрелецкую свою рукавицу и покосился налево и вниз, к подножию холма. Туда, где в скрытой от любых посторонних глаз балке пасся стреноженный вороной...