Последний клиент оказался тем еще типом. Он час разглагольствовал о «творческой искре» и «нестандартных решениях», а в итоге заказал логотип, как у соседней конторы, только «чтобы шрифт был позаковыристее». Я вышла из офиса с легкой головной болью и ощущением, что весь день прошёл зря. Москва погружалась в предвечерние сумерки, и я ловила себя на мысли, что больше всего на свете хочу тишины, горячего чая и нашего дивана. Максим встретил меня на породе с странной, заговорщицкой улыбкой. Он был уже дома, что само по себе было редкостью...

— Я больше не буду… — сказал он, придерживая стену, — ну ты же знаешь, Оль… Она знала. Этот тост звучал у них чаще, чем будильник. На кухне пахло подгоревшим чаем и чужими обещаниями. Оля застёгивала молнию на чемодане так, будто закрывала сезон — без права на продолжение. — Спи, — сказала она спокойно, — у тебя завтра важный день. — Какой? — Тот, в который меня тут не будет. Он пытался улыбнуться, но у улыбки запутались ноги. Стул скрипнул, настенные часы закашлялись в тишине, и Оля вдруг поняла: если не уйдёт сейчас, опять останется до выходных, до зарплаты, до «последнего раза»...