— Где же он ходит? — сама у себя спросила Катя, ожидая мужа дома. Стрелки настенных часов на кухне сомкнулись на половине одиннадцатого. Они двигались с тихим, равнодушным жужжанием, отмеряя время, которое для Кати давно перестало иметь значение. Оно превратилось в густую, вязкую массу, в которой тонула её забота, её вечер, её терпение. На плите, в безупречно чистой посуде, умирал ужин. Свиные отбивные, которые в семь вечера хрустели золотистой панировкой, теперь обмякли и потемнели, покрывшись белёсыми пятнышками застывшего жира...