«Я , горюю, а оно всё никак не отгорюется, а вы говорили, что любое горевание конечно». Оно, правда, конечно, если ему не мешать, если не останавливать себя, не засмеивать, не заедать, не уходить с головой в работу или бесконечный праздник, не игнорировать, не отрицать, если оставаться в горевании, продолжая чувствовать свою боль, жалея себя, заботясь о себе в этой боли, не торопя, не затыкая, но признавая и свидетельствуя. Да, длительность зависит от размера потери, травмы, ущерба. Иногда горевание проходит быстро, иногда тянется месяц за месяцем (не зря раньше носили долгий траур, который снимали медленно и поэтапно). День за днём боль становится всё выносимее. И так до тех пор, пока не останутся лишь едва различимые отголоски. Иногда боль будет возвращаться, но не будет уже захватывать целиком. Уже не ты объят болью, а боль на фоне остального, которого намного больше, чем боли. Если же избегать проживания горя, боль так и останется. Любое неосторожное движение — и ты объят этой болью. Раз за разом. Снова и снова. Посторонние в таких случаях иногда досадуют: «Сколько можно горевать? Пора бы уже и успокоиться». А человек-то и не начинал. Такие дела.
- Всё в силе? Сегодня в ночь? - Я, я, натюрлих. Только поле, куда я тебя звал... Короче, я там ходил вчера. Пришел грязный до ушей, находки - два какалика. Давай где ты в прошлый заход петровскую чешуйку поднял походим. - А больше там находок и не было, или, по крайней мере, мы локализацию не нашли. - Зато песок. К деревне ближе сдвинемся, и будем пробовать поймать дорогу. Кстати, мизинцев для фонарей купи. И вот еще что. Пойдешь с ORX-ом. - Ок, принял. Но Прохора в любом случае возьму. До кучи глянем кукурузу, где тебе про ярмарку говорили...