Ольга, 38 лет, села на кухонную табуретку и посмотрела на раковину. Тарелки лежали горкой, как карточный домик перед обрушением. На столе крошки от печенья и липкие пятна от чая. Часы показывали половину двенадцатого. — Мам, вы же говорили, что сами всё уберёте, — сказала она в пустую квартиру. Максим уже спал. Или делал вид. Ольга знала этот его способ избегать неудобных разговоров — притвориться, что проблемы не существует, и она сама собой рассосётся. Инга Тимофеевна появилась на их кухне месяц назад с подругами...

— Петенька, милый, ну что ты как неродной? Помнишь, как мы здесь, на этом самом диване… Ой, а диван-то новый! И шторы… безвкусные какие-то. Анжелика твоя выбирала? У неё всегда со вкусом было, как у синички — всё блестящее хватает, а сложить в гнездо толком не может. Голос, приторно-сладкий, как прошлогоднее варенье, в котором сахара больше, чем ягод, доносился из гостиной. Анжелика замерла в прихожей, сжимая в руке папку с документами, за которой она, чёрт бы её побрал, вернулась. Ключ в замке повернулся так тихо, что эти двое её даже не услышали...