Судьбу свою Оля приняла безропотно, даже надеялась в душе, что жизнь закинет её подальше. Отец поднимал руку... Теперь никто больше... Она выпрыгнула из кабины грузовика и пошла, таща сумку, куда указал шофёр. - Эта дверь? - уточнила она, оглянувшись, указывая на обветренное здание, каждая пора которого впитала в себя урожайную пыль полей. - Не, не, другая, с оловянной ручкой! - замахал левее водитель. Оля шла, обходя раздавленную колёсами грязь. "Мужичьё на вид испитое. Всё, как у нас," - подумала она, впервые взглянув на стоящих у трактора колхозников...

— Опять собачатся, — проговорила Серафима, заходя на кухню. Её голос был полон усталости и легкого раздражения. — И чего ей только не хватает? Живёт как барыня, ничего тяжелее ложки в руках не держит, а всё чем-то недовольна. Совсем Никиту извела, вон, одни глаза остались. Не нужно было им жениться, чуяло моё сердце, не будет у них жизни. Павел, сидевший за столом, поднял на жену взгляд. Его лицо, обычно добродушное, сейчас выражало легкое неодобрение. — Не каркай, ворона, — осадил он её, — не маленькие, сами разберутся...