Кто создан из камня, кто создан из глины, - А я серебрюсь и сверкаю! Мне дело — измена, мне имя — Марина, Я — бренная пена морская. О Марине Ивановне Цветаевой я могу говорить и писать долго и с придыханием. У нее был «мой Пушкин». А у меня – «моя Марина». Никакая она, конечно, не моя: великий русский поэт серебряного века, которая пришла ко мне сначала стихами, сопровождающими меня всю жизнь, а потом – книгой ее родной сестры Анастасии Ивановны Цветаевой. Книга очутилась в моих руках – уже взрослой, заканчивающей институт, но все еще Котышевой Зои в Успенке...

Муж выключал воду так, будто платил за каждый лишний миллилитр из собственной крови. Сначала открывал кран тонкой, нервной струйкой, смачивал ладони, тут же перекрывал вентиль, словно душил собственный кран, и только после этого брался за мыло. Ни один обмылок в этом доме не имел права на смерть: исхудавшие, скользкие остатки Семён прилеплял к новым кускам, создавая серые, уродливые слоёные пироги, к которым хотелось прикасаться только в перчатках. Марина стояла в дверях ванной и смотрела на этот ритуал, знакомый до зубного скрежета...