— Хватит! Я больше не буду вашей прислугой! — слова вылетели из меня, как пули. Руки тряслись, и я сама не понимала, откуда взялась эта ярость. Они оба замерли. Муж — с телефоном в руках, свекровь — с чашкой в вытянутой руке, которую она протягивала мне уже который раз за утро. Ещё один заказ на кофе, ещё одна просьба, ещё одно «Катюш, а принеси», «Катюш, а подай». Нина Сергеевна первой пришла в себя. — Ты что себе позволяешь? — она выпрямилась, и лицо её стало каменным. — Это моему сыну так разговаривать?...

Тишина была настолько гулкой, что отзывалась звоном в ушах. Марина стояла посреди разрушенного гнезда, дыша через рот, стараясь не вдыхать едкий запах табачного дыма, смешанный с чем-то приторно-сладким. Под ногами хрустели осколки от её любимой вазы — хрустальной, винтажной, доставшейся от бабушки. Она лежала рядом с пустыми банками из-под энергетиков, её осколки блестели, как слёзы, на грязном паркете. На телевизоре, который они с Максимом покупали в первую же зарплату, теперь красовался глубокий, зияющий провал...