Стоишь в очереди к терапевту. Вдруг сзади: «Кто крайний?». И хотя мы интуитивно понимаем, что человек просто хочет узнать, за кем ему встать, лингвистически подкованная часть мозга тихонько возмущается: «Ну, блин, как же так? Ведь по-русски нужно спрашивать «Кто последний?». Почему мы так говорим? Почему «крайний» прочно закрепилось в лексиконе, хотя с точки зрения литературных норм это слово здесь совершенно не к месту? Один из самых распространенных мифов – это убеждение, что слово «последний» обязательно несет в себе негативную окраску...

Мы часто бросаем фразу «дойти до ручки», чтобы описать финансовый крах или моральное падение, но редко задумываемся о её буквальном смысле. Это устойчивое выражение — не просто метафора падения на дно, а вполне осязаемый предмет, рожденный в русских пекарнях и напрямую связанный с повседневным хлебом. Хотите узнать, как кусок теста стал символом крайнего отчаяния? Давайте копнем глубже в историю русского калача и его уникальной конструкции. Для того чтобы понять, что значит «дойти до ручки», необходимо вернуться во времена Древней Руси, где калач был царем стола...