В дом Захаровых всегда входили тихо. Не потому что боялись — потому что так требовала хозяйка. Тишина была для неё формой власти: в её присутствии шумели только часы на стене, и то не всегда. Когда она заходила в комнату, воздух будто втягивал живот. Поэтому когда девушка в дешёвой, поношенной курточке впервые переступила порог этого дома, вся прислуга замерла. На ней не было ничего дорогого. Даже сумка — из тех, что продают возле метро. И она стояла, будто извинялась за то, что живёт. — Это… она? — прошептали кухарки...

В доме стояла та особенная, ватная тишина, которая бывает только в три часа ночи в спальных районах Москвы. За окном, на мокром от осеннего дождя асфальте, оранжевыми пятнами расплывались отсветы фонарей. В квартире было слышно только мерное урчание холодильника на кухне — старого, надежного «Боша», который мы покупали еще в те времена, когда каждая копейка была на счету. Я лежала на спине, глядя в потолок, по которому скользили редкие тени от проезжающих машин. Рядом, отвернувшись к стене и натянув одеяло до самого уха, мирно посапывал Олег...