Сердце колотится в панике, барабанная дробь в ушах заглушает все остальные звуки. Воздух становится густым, тяжелым, словно его переполняет дым или вязкая, липкая субстанция. Каждый вдох дается с трудом, грудь сжимается в тисках паники. Тело сковано ледяным ужасом, мышцы напряжены до предела, готовые к бегству, но ноги словно приросли к земле. Мысли путаются, словно нити в спутанном клубочке, навязывая один за другим кошмарные образы. Каждая клетка тела кричит об опасности, каждая тень кажется угрозой, и нет убежища, нет защиты от нарастающего, всепоглощающего ужаса...

Утро в их однокомнатной квартире начиналось одинаково: электрический чайник булькал, как старый самовар на дачном крыльце, кофемолка дробно рыдала в ладони, и за стеной кто-то снова выяснял отношения на голосах — с паузами, как в плохом спектакле. За окном двор скрипел качелями; у соседей на втором этаже плакал младенец — тоненько, с тем отчаянным надрывом, на который тела взрослых уже не способны. Анна прислушалась, положила ложечку рядом с чашкой и произнеса, словно спрашивала у самого воздуха: — Слышишь? Михаил кивнул...