В их уютной, пахнущей шкварчащими на сковороде котлетами и свежим хлебом квартирке, главной ежедневной битвой был ужин Сашки. Мальчик мог часами сидеть над тарелкой с остывшим супом или манной кашей, делая вид, что ковыряет в ней луну. — Сашенька, ну хотя бы ложечку, — умоляюще говорила Любовь Николаевна, устало проводя рукой по волосам. — Ты же худенький такой. — Аппетита нет, мам. И холодное уже, — капризничал Сашка, отодвигая тарелку. Этот вечер ничем не отличался от предыдущих. Сашка, обхватив голову руками, смотрел, как жирная пленка на супе покрывается морщинками...

Она не кричала. Голос звучал ровно, почти безжизненно, и от этого ее слова впивались в слух еще больнее. Игорь замер на пороге кухни, не успев даже стянуть куртку. На его лице застыло дежурно-радостное выражение, с которым он обычно возвращался домой, ожидая теплого приема и горячей еды. Но сегодня его ждал только пустой, гулкий холод квартиры и жена с глазами старого, измученного воина. — Карин, ты чего? Я устал, с работы только, — он попытался сгладить углы, обойти назревающую бурю. Привычно, как делал это сотни раз...