Мельничиха Елизавета Гавриловна прогневалась на Порфирия: лодырь этот прозевал время, когда надо было поменять зазор между верхним и нижним жерновами. Купчихе Матрёне Карповне, Лизонькиной приятельнице, для пышных пирогов требовалась крупчатка (мука мелкого помола), а из-за Порфишкиного ротозейства мука вышла крупного помола, и Матрёна Карповна осталась сильно недовольною: забрать мешки с мукою отказалась, – велела работнику Власу отвезти их обратно на мельницу. А Елизавета Гавриловна распорядилась: за работу в этом месяце Порфирию не платить...

Соленый ветер путался в волосах Марины, пока она, прищурившись, наносила на холст новый мазок. Лазурь смешивалась с индиго, рождая тот самый оттенок моря перед закатом, который невозможно было поймать, но так хотелось удержать. Ей было уже двадцать, но море по-прежнему оставалось ее главной тайной и вдохновением. Анна подошла сзади, бесшумно, как кошка, и положила подбородок ей на плечо. От матери пахло персиками и домом. — Слишком мрачно, — вынесла она вердикт, но в голосе ее звучала не критика, а привычная нежность...