Утро начиналось как обычно. Словно кто-то заново прокручивал одну и ту же пленку с едва заметной царапиной. От этой царапины картинка чуть подрагивала, но в целом все было знакомо и почти привычно. Я стояла у плиты и переворачивала сырники. Румяные, с хрустящей корочкой, пахнущие ванилью. Максим всегда любил, когда я их готовлю. Раньше он подходил сзади, обнимал за талию и целовал в шею, выпрашивая самый первый, еще горячий. А я делала вид, что отталкиваю его, мол, мешаешь. Сейчас он сидел за кухонным столом, уткнувшись в экран телефона...

10 лет назад мне позвонил папа и назвал меня «отец». Я ему говорю: «Бать, прекращай, ну, какой я тебе отец!», - а сам красн от стыда. В 22 года, да ещё и без детей, ты никакой не отец, а мальчишка с плюгавенькой бородкой. А в голосе отца звучала такая гордость, словно я полжизни прожил в затворе. Отец никогда не говорил, но я знал, что он мечтает об этом. На следующий день все знали, что сын отца Михаила стал диаконом. Такая она - родительская гордость. Наверное, он так радовался, когда я родился...