Дым от горящего города впитывался в кожу, как клеймо. Анна Сергеевна, сжимая в одной руке узелок, а другой поддерживая почти безжизненную Веру, пробивалась сквозь толпу к товарняку. «Держись, дочка, держись», — шептала она, и слова тонули в общем гуле. Чтобы спасти одну жизнь, ей предстояло похоронить другую — и начать великий, отчаянный обман. Дым стоял над городом не первый день, но сегодня он был особенным – густым, сладковато-приторным от горящей плоти и дерева. Он въедался в одежду, в волосы, в самые поры кожи, словно желая навсегда оставить на беглецах клеймо этого ада...

Похоронка пришла в четверг. Таким же серым и безысходным, как и все предыдущие дни той бесконечной военной осени. Но на следующий день в селе Озерки судачили не о смерти Ивана Волкова, а о его вдове. «Смотри-ка, Анка, и слезинки не проронила! Каменная!» Они не знали, что её молчание было громче любого крика, а жестокость — единственной броней, чтобы спасти сыновей. Они не могли и представить, что растопить этот лёд суждено хрупкой девушке, которая боялась её больше, чем войны. Она пришла в четверг...