Воздух на нашей временной, съемной кухне был густым и многослойным. Он пах остывающей пиццей в картонной коробке, пылью старых книг, которые мы еще не разобрали, и чем-то неуловимо сладким, похожим на запах свежей типографской краски. Запах новой жизни. Я сидел на шатком табурете, откинувшись спиной на холодную стену, и смотрел на Марину. Моя жена, моя опора, моя тихая гавань на протяжении последних десяти лет. Она порхала по крошечному пространству между башнями из заклеенных скотчем коробок, что-то напевая себе под нос и разливая по бокалам дешевое игристое...

— Какие ещё гости, Игорь?! У меня на завтра были свои планы! Почему ты никогда меня не спрашиваешь?! Голос Светы не сорвался на крик, но прозвучал так, будто в холодную сталь ударили чем-то тяжёлым. Она стояла посреди кухни, сжимая в руке дорогую, красивую пачку чая с бергамотом. Она только что вернулась из магазина, предвкушая, как заварит его в своём любимом фарфоровом чайнике и проведёт вечер в компании новой книги, а все выходные посвятит себе — тишине, эскизам для росписи по шёлку и долгой ванне с морской солью...