Юлька знала, что семьи у неё нет. Тётя Таня, что растила её с малолетства, никогда не пыталась стать для неё матерью и даже не скрывала, что девочка ей чужая. — Приютила тебя, сироту, теперь тяну, как проклятая, — любила повторять она, тяжело вздыхая и поджимая губы, будто и правда несла непосильный крест. Дом у них стоял на самом краю посёлка — старенький, покосившийся, с облупившейся краской на окнах и забором, который накренился так, будто вот-вот рухнет. Внутри — низкие потолки, скрипучие половицы, запах сырости...

«Сойка-зяблик-перепёлка, дятел-жаворонок-пчёлка... Энки-бенки-сикли-са, энки-бенки-да, кто замешкался, ушёл на-все-гда...» (Тамта Мелашвили «Считалка») Какая-то блёклая она была, белёсая. Волосы словно седые. Спирохетина худющая. И не из наших. Зареченская она, с хуторов цыганских. Так тогда сама представилась. Мы в детстве больше всего в прятки любили. Ближе к ночи, чтобы страшно, до влажных ладошек. Играли на пустыре возле реки. Чуть дальше дамба из кирпича начиналась, потом мост пешеходный. А между мостом и посёлком нашим сараи старые, почти свалка...