Галина Петровна, мать моего гражданского мужа Игоря, обладала уникальным даром — она умела заворачивать яд в самую сладкую обертку. Каждое её слово было похоже на конфету с начинкой из битого стекла. — Мариночка, какое изумительное жаркое, — говорила она, промокая идеально накрашенные губы салфеткой. — Ты так стараешься, умница. Почти как настоящая жена. Осталось только формальности уладить, и будет совсем хорошо. Я молча убирала тарелку, чувствуя, как внутри закипает глухое раздражение. Мы с Игорем жили вместе уже три года...

— Опять горошек по акции взяла? — Геннадий брезгливо потыкал вилкой в миску с оливье, который Ольга нарезала с шести утра. — Он же жесткий, Оль. Я просил «Бондюэль». — «Бондюэль» стоит сто сорок рублей, а этот — пятьдесят девять, — Ольга не обернулась, продолжая тереть морковь. Спина гудела, ноги в старых тапочках отекли. За окном, в грязно-серой каше декабрьского вечера, тоскливо мигали чьи-то гирлянды. — У нас ипотека за студию Никиты, забыл? — Не забыл, — буркнул муж, откладывая вилку. Звякнуло громко, неприятно...