— Вика, открой. Это я. Умоляю, дочка, открой! Голос за дверью был незнакомым. Хриплый, срывающийся, полный такого отчаяния, что Виктория невольно вздрогнула. Она посмотрела в глазок и замерла. На пороге ее съемной квартиры, ссутулившись и вжимая голову в плечи, стояла Мария Петровна. Не властная, уверенная в себе хозяйка жизни, а постаревшая, раздавленная горем женщина. Ее лицо было серым, опухшим от слез, платок сбился набок, открывая растрепанные седые волосы. Виктория колебалась. Последние три недели были самыми спокойными в ее жизни...

Марина, пыхтя и упираясь бедром в лакированную стенку, пыталась сдвинуть с места старый сервант. Древний, как сама квартира, темный истукан, набитый хрусталем, который доставали только по большим праздникам и большим скандалам. — Ты что делаешь? — голос Светланы Игоревны ударил в спину, как щелчок кнута. Не громкий, нет. Тихий и вязкий, от которого по рукам Марины пробежали мурашки. Марина выпрямилась, сдувая со лба прилипшую прядь волос. В ее глазах на секунду мелькнула усталость, тут же сменившаяся колючей, оборонительной решимостью...