— Ты же видишь, силы меня покидают, а тебе трудно подушку поправить! — голос Валеры звучал так, словно он диктовал нотариусу последнюю волю. Хотя электронное табло градусника предательски высвечивало тридцать семь и две. Я молча взбила подушку. Валера страдал масштабно. Если у мужчины цифры на приборе переваливают за тридцать семь, мир обязан замереть, птицы — замолкнуть, а жена — превратиться в бесшумную тень с подносом. — Морозит, — пожаловался он, натягивая шерстяные носки, которые я связала ему в прошлом ноябре...

– Лариса, ну что ты так резко, – голос Тамары Ивановны в трубке звучал мягко, почти ласково, как всегда, когда она готовилась просить о чём-то большом. – Я же не просто так звоню. У Светы ведь ситуация... понимаешь, критическая. Лариса замерла посреди кухни с чашкой кофе в руке. За окном шумел апрельский дождь, стекая по стеклу ровными струями, а в квартире пахло свежесваренным кофе и тёплым хлебом – она только что достала буханку из духовки. Обычное субботнее утро. И вот теперь всё это обычное рушилось от одного телефонного звонка...