— Катя, ты с ума сошла? Мы теряем двести тысяч! — Мирон кричал, лицо побагровело. — Самолет через восемь часов, а ты устраиваешь истерику! Я прижимала к себе Максима. Четырехлетний сын горел как печка, глазки слезились, дыхание хриплое. Только что приезжала скорая, намерили тридцать девять и два. — Какая истерика? У ребенка температура под сорок! — Дай ему жаропонижающее и поехали! В Турции есть врачи, если что. Или оставь родителям, они справятся. Я смотрела на этого мужчину, с которым прожила последние полтора года, и не узнавала...

— Мам, всё нормально, — Максим держится за стену, чтобы не упасть. Светлана смотрит на сына и не верит глазам. Три часа ночи. Четырнадцать лет. Пьяный в стельку. — Максим! Ты... ты пьяный? — Не-а, — он пытается улыбнуться, но губы не слушаются. — Просто устал. От него несет перегаром за метр. Глаза мутные, не фокусируются. Рубашка в каких-то пятнах. — Боже мой! Иди сюда! Хватает его за руку, тащит в ванную. Максим спотыкается, чуть не падает. — Мам, не кричи... Голова болит. — Голова болит?! У меня сейчас сердце остановится! Усаживает на край ванны...