— Я продаю вашу машину, мне нужны деньги на дачу, — сообщила свекровь, не отрывая взгляд от утренней передачи. Я замерла с кофейной чашкой в руках. За окном моросил октябрьский дождь, по стеклу медленно стекали капли, и вся эта размытая картина внезапно показалась символичной. — Попробуй, — улыбнулась я, ставя чашку на стол, — но договор купли-продажи на мне. Валентина Степановна наконец повернулась ко мне. Её серые глаза сузились, как у кота перед прыжком. В доме повисла тишина, нарушаемая только бормотанием телевизора и шипением кипящего чайника...

Ирина стояла посреди гостиной, которую обставляла двадцать лет назад, и чувствовала себя прозрачной. Словно она была не живым человеком, а старой, пыльной занавеской, которую решили снять и выбросить во время генеральной уборки. Виктор, её муж, с которым они съели не пуд, а, наверное, тонну соли, деловито застегивал молнию на дорогом кожаном чемодане. Он не смотрел на неё. Он вообще последние полгода смотрел сквозь неё. — Вить, а как же дача? — тихо спросила Ирина. Вопрос был глупым, неуместным, но она цеплялась за бытовые мелочи, чтобы не сойти с ума от боли...