— Да сколько можно меня игнорировать?! Пишу в последний раз и отключаюсь! — угрожающе кричит Света с кухни. Я устало облокачиваюсь на диван, слышу очередной недовольный возглас, а затем — тишина. Света заходит в комнату, вручает мне телефон и садится на диван. Упирается взглядом куда-то в потолок, долго молчит. — Совсем меня не замечала, — жалуется она. Настин голос в телефоне рассказывает что-то о цыганке на перекрёстке, которая сожрала ребёнка. Настя живёт недалеко от Саратова, и мы со Светой иногда думаем, что это отдельное государство...

Муж выключал воду так, будто платил за каждый лишний миллилитр из собственной крови. Сначала открывал кран тонкой, нервной струйкой, смачивал ладони, тут же перекрывал вентиль, словно душил собственный кран, и только после этого брался за мыло. Ни один обмылок в этом доме не имел права на смерть: исхудавшие, скользкие остатки Семён прилеплял к новым кускам, создавая серые, уродливые слоёные пироги, к которым хотелось прикасаться только в перчатках. Марина стояла в дверях ванной и смотрела на этот ритуал, знакомый до зубного скрежета...