Знаете, есть такой звук... Звук, когда ключ поворачивается в замке с той стороны. Не когда ты сам закрываешь, а когда тебя закрывают. Выставляют. Этот сухой, металлический щелчок — он как точка в приговоре. Мой муж, Виктор, он не кричал. Нет. Страшные вещи вообще говорятся тихо. Он просто сказал: «Марина, я всё. Собирай вещи. Твои и детей. Кристина переезжает сегодня». Кристина. Даже имя... как ледышка. Ей двадцать восемь. Мне пятьдесят четыре. Я стояла в прихожей нашего дома. Дома, где я выбирала плитку на кухню, ругаясь с прорабом...

– Ты женился на моей дочери только из-за её денег! – кричал тесть в лицо зятю так, что на висках вздулись вены. – Я тебе копейки не дам. Ни копейки, слышишь?! Андрей молчал. Руки дрожали, но не от страха – от обиды. Он не знал, куда деть взгляд: то ли в пол, то ли в настежь распахнутое окно, за которым лениво шуршали кроны старых лип. Этот дом когда‑то казался ему крепостью, в которую он так хотел попасть. Теперь – как тюрьма, где его только что приговорили. – Папа, да успокойся ты, – несмело попыталась вмешаться Оля, жена Андрея...