Последние лучи осеннего солнца робко пробивались сквозь занавески, окрашивая комнату в теплые, золотистые тона. Именно в этом мягком свете, сидя за кухонным столом, Ирина и Максим переживали свой маленький, интимный ритуал. Перед ними лежал плотный коричневый конверт. Он был не простой, а волшебный, полный их общих надежд и лишений. Ирина аккуратно развязала шнурок и вывалила на стол пачку хрустящих купюр. Воздух наполнился едва уловимым запахом краски и бумаги — ароматом их мечты. — Ну-ка, считаем вместе, — ее голос звучал тихо, почти благоговейно...

Обещание, данное умирающей подруге, тяжелее любого креста. Особенно когда на дворе июнь 1941-го, а в твоих собственных двадцать три года нет ни кола ни двора. Но глядя в мутные глаза Марфы и слыша за спиной сдержанный всхлип её детей, Анфиса поняла: назад дороги нет. Её слово теперь — закон, который ей предстоит нести через всю войну. Шёл июнь 1941-го, но в избе Марфы Каретниковой от неподвижного, густого воздуха казалось, что время остановилось. Запах болезни — смесь сухих трав, варёной картошки и чего-то тяжёлого, приторного — въелся в бревенчатые стены...