Вика остановилась перед дверью, держа в руке ключи. Два месяца реабилитации после операции — и вот она дома. Коридор пах жареным луком и детскими фломастерами. — Мама! — Павлик кинулся к ней, обхватил ноги. — Ты дома! Артур появился из кухни, вытирал руки полотенцем. Улыбнулся, но взгляд был усталый, почти виноватый. — Как доехала? — он взял её сумку. — Я борщ сварил. Павлик ждал, не ел без тебя. В квартире что-то изменилось. Новые шторы в гостиной, другое расположение мебели. И запах — не их обычный запах дома...

Анатолий сидел, вжавшись в холодный пластик больничного стула, и весь мир сузился до размеров этого бездушного коридора, выкрашенного в унылый салатовый цвет. Его крупные, привыкшие к клавиатуре пальцы, бессильно обхватывали голову, скрывая лицо, мокрое от слёз. За матовым стеклом палаты номер семь, в голубоватом свете медицинских приборов, лежала его дочь — маленькая, хрупкая Машенька. Ей было всего семь, а казалось — все девяносто. Её худенькое тельце почти терялось в больничной кровати, лицо было прозрачно-фарфоровым, а ресницы, тёмные и длинные, как у матери, неподвижно лежали на щеках...