В конверте было пять правил. Бумага плотная, как открытка: лощёная, белая, пахнущая чужими духами. Имя адресата — «Для Алины» — выведено аккуратным, твердым почерком, с таким горделивым росчерком в конце, будто подпись уже сама по себе была аргументом. Алина держала это в руках — тонкий прямоугольник, весомый как приговор, — и думала о том, что утро начиналось с ванильного аромата блинчиков и тихого стука дождя, а стало каким‑то слишком важным. — Возьми, доченька, — сказала Галина Ивановна, не сняв плаща...

Я стояла у плиты и мешала суп, хотя он уже был готов и давно не имел нужды в моих круговых движениях. Ложка глухо стучала о стенки кастрюли, как будто пыталась постучать мне в голову и вернуть к разуму. Он сел за стол, положил телефон экраном вниз, будто это важная деталь честности, и посмотрел на меня теми глазами, которыми смотрел, когда просил передать соль на семейных застольях: чуть усталые, немного виноватые, но с твёрдостью, спрятанной за мягкостью. – Хозяйка? – повторила я, и мне показалось, что на слове «хозяйка» у меня обожгло язык...