— Отойди, ты свет загораживаешь. Галина не обернулась. Нож ритмично стучал по разделочной доске, превращая вареную морковь в оранжевые кубики. В кухне стоял густой, тяжелый дух майонеза, вареных яиц и хвои — тот самый запах, который тридцать первого декабря должен вызывать радость, а сейчас вызывал тошноту. — Галя, я с тобой разговариваю. Звук молнии на сумке. Этот "вжик" прозвучал громче, чем работающий телевизор, где Женя Лукашин в сотый раз пытался понять, в каком он городе. — Я слышу, — она смахнула морковь в эмалированный таз...

– Буду поздно, у нас тут полный завал на объекте, – голос Виктории звучал приглушенно, на фоне гудела болгарка. – Ты слышишь меня вообще? – Слышу, – Егор переложил телефон к другому уху. – К ужину тебя не ждать? – Не жди. Может, вообще не приеду, тут сроки горят. – Ладно. Короткие гудки. Вот так всегда. Егор положил телефон на кухонный стол и посмотрел на кастрюлю с остывающим борщом. Готовил на двоих по привычке, хотя давно пора было отучиться. Виктория работала плиточником, и ее график напоминал кардиограмму сердечника...