Январь 1942 года вымораживал душу. Не тот крепкий, искристый январский морозец её детства, что звенел под полозьями саней, а промозглый, сырой, пропитанный гарью и безнадёгой. Анна шла по знакомой дороге, и ноги вносили её вперёд сами, будто тело, отвыкшее от покоя, не могло остановиться. Она шла домой. Это слово билось в висках. Домой, где пахнет щами и тёплым хлебом, где отец скажет: «Ну что, дочка?», а мать обнимет... Там, где должен быть её мир, Анна увидела плоский, чёрно-серый простор. Как гнилой зуб на белой десне земли...