Грязный, пыльный, с тяжелым запахом старости и сырости, ковер лежал посреди нашей новой, ещё почти пустой гостиной, как дохлая собака. Красный, когда-то, сейчас он был какой-то буро-грязный, с протёртыми до основы пятнами и вытертыми бахромками по краям. По углам торчали нитки, в середине зияла дыра размером с блюдце, а от него несло так, будто его десять лет держали в сыром подвале. — Лена, это вообще нормально? — голос у Миши дрожал от злости. — Это… это что такое? Я молча смотрела на ковер, на...

— Откель у вас эта? — голос его стал тише, но в нём появилась стальная жила. — Нашли, — уклончиво сказала Марья Степановна. — Что Вы можете сказать? Старик помолчал,глядя куда-то поверх их голов, в серое небо. — Раньше, при стариках, такую гвоздичку не просто так собирали, — начал он медленно, словно слова были тяжёлыми камнями. — Её «невестиным цветком» звали. Или… «цветком одинокой дороги». Толя почувствовал, как по спине пробежали мурашки. — Почему? — спросил он, едва выговаривая слова. — Потому что дарили её той, на кого положили глаз, а она не отвечала...