Солнечное субботнее утро дышало июньской негой. Воздух на дачном участке, пропитанный ароматом скошенной травы, свежего хлеба из печки и сладковатым дымком от мангала, был густым и томным. Тридцатидвухлетняя Марина Алексеевна Данишевская, опершись о теплый капот своей машины, не спеша доставала сумки из багажника. Лучи солнца, пробиваясь сквозь кружевную листву старой березы, золотили ее темные волосы, собранные в небрежный пучок, и подчеркивали усталые тени под глазами. Несмотря на то, что утро обещало, что день будет прекрасным, настроения у женщины не было...

Все началось с чашки. Вернее, с липкого, коричневого кольца, которое она оставила на белой столешнице из искусственного камня. Я вытирала ее уже в третий раз за утро, а она появлялась снова, как упрямое родимое пятно. Лёшкино клеймо. Знак его присутствия в моем идеальном, выстроенном по линеечке мире. — Лёш! — мой голос, как я и хотела, прозвучал не раздраженно, а устало-заботливо. Это был мой фирменный тон, отточенный годами материнства. Тон праведной мученицы. — Ты опять поставил чашку без подставки!...