Вечером они ужинали поздно. Макароны с тушёной курицей, салат из огурцов, чай. На столе — крошки, пакет с хлебом, телефон Лины экраном вниз. Артём выключил телевизор, чтобы не мешал. Сказал, что завтра с утра у него встреча, надо рано лечь. Она кивнула, но взгляд был где-то в стороне, у окна, где за шторой прятался тёплый свет уличного фонаря. Он собрал тарелки, поставил их в раковину, пустил воду, на ходу бросил: «Я потом помою, иди ложись». Она ответила «ага» и ушла в спальню. Шаги в коридоре — мягкие, усталые...

Он сказал это не со злостью, не с упреком, а с такой ледяной, отполированной до блеска простотой, словно объявлял погоду. Всего одна фраза, брошенная в пространство между нашими кроватями, и мир, который я за десять лет привык считать своим, рассыпался в пыль, оставив во рту вкус пепла и металла. «Слушай, дорогой, — голос ее был ровным, без единой эмоциональной зазубрины, — либо шубу покупаешь мне к зимнему сезону, новую, не ниже норки, либо сам ночью с кулачком работаешь. Решай». Она не смотрела...