— Кто там плачет? Степан, слышишь? В такую непогоду кто-то плачет! — Наверное, ветер воет, Катюша. Какой плач в такую ночь... Я выскочила на крыльцо, не накинув платка. Октябрьский дождь хлестал по лицу, а я всё вглядывалась в темноту. И вдруг — снова этот звук. Не ветер, нет. Человеческий плач, тонкий такой, беззащитный. У нижней ступеньки лежал узел, перевязанный старым шарфом. Внутри — ребёнок, мальчик лет трех. Глаза широко открыты, но взгляд — в никуда. Он не моргал, когда я поднесла ладонь к его лицу...

1942 год. Осаждённый город. Ольга Дмитриевна стояла над телом девочки, ещё живой, но уже почти мёртвой. 'Ты моя невестка теперь', – прошептала она, поднимая ребёнка на руки. Этот обман давал им шанс выжить. И она не пожалеет ничего, чтобы сохранить его – даже если придётся солгать собственному сыну. Февраль 1942 года. Ледяное дыхание Ладоги пронизывало до костей, даже сквозь все надетые на себя тряпки. Ольга Дмитриевна Соколова, плотно прижимая к себе худенькое тельце девочки, шагала по заснеженной, утоптанной тысячами ног «Дороге жизни»...