Татьяна Ивановна замерла с полотенцем в руках. Вода ещё тихо капала с волос на линолеум, оставляя неровные тёмные круги. Из комнаты доносился хриплый, надломленный от крика голос зятя. — Это моя квартира, я её купил! А ты здесь никто! — кричал он, захлёбываясь злостью. — Никто, слышишь? Дочь молча смотрела в пол. Это молчание резало по сердцу больнее любых слов. Татьяна машинально сжала в руках полотенце так сильно, что суставы побелели. Десять лет. Десять лет она выплачивала ипотеку за эту «трешку», во всём себе отказывая, в старом пальто ходила, чтобы молодые жили в комфорте...

Шкворчание лука на сковороде было единственным звуком, заглушающим тягостную тишину в квартире. Катя механически помешивала, глядя, как прозрачные колечки становятся золотистыми. Стояла духота, хотя за окном уже был сентябрь. Она чувствовала липкую усталость во всём теле — после восьми уроков в школе хотелось только тишины и покоя. Но покой в этой квартире был понятием эфемерным, как мираж. Ключ щёлкнул в замке, и её спину словно пронзило ледяным прутом. Не оборачиваясь, по лёгкому стуку каблуков и резкому, терпкому аромату духов «Красная Москва» она поняла — Валентина Петровна...