Я всю жизнь винила его за то, что он ушёл. В пятнадцать лет, когда девочке так нужна защита отца, я проснулась однажды утром и услышала от мамы короткое: «Он ушёл. И не вернётся». Эти слова вонзились в меня, как гвозди, и застыли там навсегда. Я росла с этой горечью, впитывала её вместе с каждым взглядом матери, которая никогда не прощала мужа. Я строила жизнь сама: учёба, работа, дети, внуки. Но внутри оставалась пустота — зияющая дыра, где должен был быть отец. В школе я объясняла ученикам Чехова и Достоевского, говорила о сострадании и прощении, но сама была как камень...

Она заметила это не сразу — сначала взгляд скользнул по лицу, изменившемуся, как после долгой болезни или чужой жизни; по ямочке у виска, которая когда-то казалась ей входом в тайный сад; по усталым, невыспавшимся глазам, в которых не отражался ни двор, ни скамейка, ни сентябрьская рябь на лужах. И только потом — будто кто-то тихо щёлкнул выключателем — она увидела на его руке обручальное кольцо. Тонкий золотой ободок, незаметный, как шрам, но именно потому безжалостно явный. «Я увидела на его руке...