Утро в их однокомнатной квартире начиналось одинаково: электрический чайник булькал, как старый самовар на дачном крыльце, кофемолка дробно рыдала в ладони, и за стеной кто-то снова выяснял отношения на голосах — с паузами, как в плохом спектакле. За окном двор скрипел качелями; у соседей на втором этаже плакал младенец — тоненько, с тем отчаянным надрывом, на который тела взрослых уже не способны. Анна прислушалась, положила ложечку рядом с чашкой и произнеса, словно спрашивала у самого воздуха: — Слышишь? Михаил кивнул...

— Никогда, понимаешь? — тихо произнесла Вера, глядя не на собеседника, а куда-то в угол кухни, где на подоконнике стоял давно не политый фикус. — Никогда. Я тебя никогда не прощу за это... Игорь Петрович не ответил. Он смотрел на свои руки — крупные, с выступающими венами, со следами машинного масла под ногтями, которое никак не отмывалось, сколько ни три. Руки автомеханика, тридцать лет в профессии. — Мы же договорились, — продолжила Вера, и голос её дрогнул. — Ты обещал мне. Мы столько лет.....