Стоишь в очереди к терапевту. Вдруг сзади: «Кто крайний?». И хотя мы интуитивно понимаем, что человек просто хочет узнать, за кем ему встать, лингвистически подкованная часть мозга тихонько возмущается: «Ну, блин, как же так? Ведь по-русски нужно спрашивать «Кто последний?». Почему мы так говорим? Почему «крайний» прочно закрепилось в лексиконе, хотя с точки зрения литературных норм это слово здесь совершенно не к месту? Один из самых распространенных мифов – это убеждение, что слово «последний» обязательно несет в себе негативную окраску...

Спор о том, как правильно спросить человека в очереди, крайний он или последний, идёт очень давно. Об ошибочной замене слова «последний» на слово «крайний» писал ещё Лев Успенский в своей книге «Слово о словах» 50 лет назад. Но сейчас «крайний» уже норовит заменить слово «последний» во всех случаях. Причём это нельзя назвать интуитивным, потому что замены происходят сознательно и нередко с усилием. Люди даже иногда поправляют себя — всё же мозг стремится выдать именно правильный вариант. И не зря...