Папка с глянцевой обложкой легла на ее скромный кухонный стол. Вадим, ее сын, подвинул ее ближе к матери. Его жена, Светлана, сидела рядом, сложив руки на коленях. Дорогие часы на ее запястье поблескивали. — Мам, это просто… логично. Подумай сама, — голос Вадима был ровным, хорошо отрепетированным. — Мы же обсуждали. Тебе становится сложнее одной. — Елизавета Григорьевна, это премиум-уровень. «Золотая Осень», — вкрадчиво добавила Светлана, поправляя идеальную укладку. — Там уход, общение. Врачи двадцать четыре на семь...

Свекровь называла меня «лимитчицей» с первой встречи. Произносила это слово так, будто оно жгло ей язык — с брезгливым придыханием, отворачивая голову, словно от меня исходил запах провинциального вокзала. — Димочка, ты серьёзно? — она тогда обвела меня взглядом, задержавшись на моих джинсах из масс-маркета и сумке с рынка. — Это та самая девушка, о которой ты говорил? Я стояла в прихожей их квартиры на Кутузовском и чувствовала, как земля уходит из-под ног. Дима сжал мою руку — то ли желая поддержать, то ли извиниться...